«Изначально целью были не свобода и демократия, а прекращение войны». 50 лет назад в Португалии произошла бескровная «революция гвоздик» — она положила конец диктатуре Салазара. Рассказывает историк Жозе Мигель Сардика
1:48 am
, Fri, Apr 26, 2024
0
0
1
50 лет назад в Португалии произошла «революция гвоздик» — практически бескровный военный переворот, который положил конец 41-летнему Новому государству Антониу ди Салазара, самому долгому авторитарному режиму в Европе. Португальские офицеры, воевавшие в африканских колониях, свергли преемника Салазара, премьер-министра Марселу Каэтану, и через два года, преодолев переходный период, Португалия стала демократической страной, которой остается по сей день. Большинство португальцев считают дату «революции гвоздик» самой важной в истории страны. «Медуза» поговорила об истории переворота с Жозе Мигелем Сардикой — профессором Факультета гуманитарных наук в Католическом университете Португалии, специалистом по португальской и международной истории XIX и XX веков, автором 16 книг, одна из которых называется «Завершить революцию: португальская политика от Наполеона до Салазара».
Жозе Мигель Сардика
— Личных [воспоминаний именно о революции] у меня нет, мне тогда не исполнилось и четырех. Помню только, что весь день провел дома, играя с старшей сестрой. Родители смотрели новости по телевизору, и их тон казался радостным, что, возможно, запомнилось мне как нечто положительное.
В 1975–1976 годах я слышал, как родители и бабушки с дедушками обсуждали политические события и угрозу расширения власти коммунистов. Когда мы в те году уезжали на лето в Алгарве
, взрослые жаловались на дефицит товаров из-за экономического кризиса, например, на нехватку молока, и обсуждали проблему реторнадуш
. Это было не проявлением ксенофобии, а скорее осознанием того, что страна впитывает новых людей, новые настроения, новые идеи.
Португалия вела войну
в африканских колониях до получения ими независимости после революции 1974 года. Одно из моих самых ранних воспоминаний относится к началу 1974 года, еще до революции, когда мой отец вернулся домой из Африки. Он участвовал в колониальной войне в Гвинее как младший офицер, что было чрезвычайно тяжелым испытанием. Я помню день его возвращения очень ярко: стоя у двери нашего дома вместе с мамой и сестрой, я видел, как отец выходит из такси в камуфляжной форме с рюкзаком на спине. Мне было меньше четырех лет, но слова моей мамы о том, что это важный день, потому что отец возвращается домой, мне глубоко запомнились. Этот день для меня был важнее, чем сама революция.
— Он был там дважды, в общей сложности почти три года. Тогда каждый здоровый мужчина в Португалии от 18 до 45 лет должен был отслужить в Африке. Он не любит вспоминать о военном опыте, кроме как какие-то смешные истории, но я знаю, что он видел много ужасов.
— Я бы сказал — но это мое выражение, — что война была пустой тратой времени. Его заставили служить в Африке. Он мог дезертировать
или эмигрировать, как это сделали тысячи людей, бежавшие от войны и политического преследования, но моя мать работала на государственной службе. У них было двое детей — я и моя сестра, — и если бы отец бежал, мать потеряла бы работу. Мы были обычной средней семьей. Политическая полиция нами не интересовалась. Но война, как вы, к сожалению, знаете — это всепоглощающая реальность.
— В 1970–1980-х годах в Португалии о ПТСР практически не говорили. Мой отец просто хотел продолжать гражданскую жизнь — найти работу и заботиться о семье. Он считает, что деколонизацию провели неудачно [не дав африканским странам независимость сразу и спровоцировав войну] — для солдата, защищавшего заморские провинции, а затем оставленного без поддержки
, это трудный момент. Но он никогда не считал себя ультрапатриотом, поэтому не чувствовал себя предателем.
В Португалии долгое время [до середины 1990-х] поддерживался консенсус о забвении имперских войн и строительстве демократии. Сейчас дебаты о постколониализме и расизме заставляют переосмыслить многие аспекты истории. Но для моего отца, как и для многих других, важнее всего было выжить и продолжить жизнь после войны.
— Бремя колониальной трехфронтовой войны, которая началась в Анголе в 1961 году, расширилась до Гвинеи в 1963 году и Мозамбика в 1964 году, оказалось огромным для Португалии. К концу режима [Салазара], после десятилетия войн, португальское государство тратило около половины госбюджета на военные нужды. Если бы не революция, к концу 1970-х Португалия могла бы обанкротиться.
Антониу ди Салазар во время военного смотра перед отправкой войск в одну из африканских колоний Португалии. 1950-е годы
Evans / Three Lions / Hulton Archive / Getty Images
Более миллиона португальцев служили в Африке — каждый четвертый взрослый мужчина. Единовременно около 200 тысяч солдат воевали на одном из трех фронтов. Это 2% населения Португалии — пропорционально выше, чем у любой другой страны в колониальной войне.
Португалия переживала последние годы Нового государства — диктаторского режима, установленного Антониу де Оливейра Салазаром в начале 1930-х. После отстранения Салазара в 1968 году последовал период «марселизма» [либерализации] под управлением Марселу Каэтану
, который был политическим преемником Салазара. Это [1968–1974 годы] было время внутреннего кризиса и упадка на фоне международной критики колониализма, особенно в ООН, где Португалию обвиняли в отказе от деколонизации.
Несмотря на политическую изоляцию, Португалия экономически интегрировалась в Европу благодаря членству в Европейской свободной торговой ассоциации (EFTA) — это способствовало значительному экономическому росту. Туризм начал приносить стране большие доходы — продвигался образ солнечной и дешевой Португалии. Все это помогло модернизировать общественное сознание и привело к [полноценной] европеизации страны.
Португалия больше не была привязана только к атлантическим связям с заморскими провинциями. Быстро росла сельско-городская миграция, и для развивающегося среднего класса в 1960-х — начале 1970-х дела пошли лучше. Могли идти еще лучше, если бы не [колониальная] война. Война блокировала дальнейший экономический прогресс из-за расходов государства на нее. Она ограничивала свободу, счастье и перспективы.
Рыбаки недалеко от португальского побережья. 1970-е
International Game Fish Association / Getty Images
В то же время была сельская, стареющая, неграмотная Португалия. В целом, в 1974-м это была все еще бедная, неразвитая страна. Национальной службы здравоохранения не существовало — ее создали только в 1979 году. Электричество не доходило до многих районов. Младенческая смертность была одной из самых высоких в Европе — сейчас она одна из самых низких
.
Но нет сомнений, что в 1960-х случился важный прогресс. Радикально левые голоса очень критиковали бы мое мнение по этому вопросу, но это правда. Подумайте о правах женщин, например. Прежде существовало резкое неравенство между гендерами. Женщины не могли путешествовать без разрешения мужей. У них не могло быть банковского счета на свое имя. Женщины не могли открывать свои магазины, предприятия или компании. Им настоятельно рекомендовалось одеваться скромно и не курить в общественных местах. Главным был образ женщины-домохозяйки. Это полностью изменилось в 1960-х — еще до революции. Контроль рождаемости, школьное образование, университет стали доступны для многих девушек.
Социальный прогресс, достигнутый при салазаризме, и открытость «марселизма» способствовали революции, потому что помогли развитию среднего класса, хоть сами политики к этому и не стремились. Именно благодаря достижениям 1960-х — начала 1970-х португальцы смогли в полной мере осознать себя как новое общество — и начать бороться с режимом. Это драма каждого диктатора: если вы хотите стать популярным, вы должны развивать страну и создавать средний класс. Но создавая средний класс, вы создаете тех, кто в конце концов потребует от вас большего.
Внутренне Португалия оставалась разделенной. Молодое поколение и средний класс требовали либерализации и окончания колониальной войны. В таких условиях традиционные столпы салазаризма переходили в оппозицию — например, католическая церковь после Второго консилиума
, университеты.
В то же время у Салазара была очень важная речь в 1965 году, в которой он заявил: «Мы воюем без зрелищности и союзников, в гордом одиночестве». Это выражение «в гордом одиночестве» — явный признак политической изоляции. Режим как будто заморозился во времени и не мог меняться. Имперское наследие было так священно, что обсуждение деколонизации было для Салазара совершенно немыслимо. Это напряжение между старыми и новыми взглядами создавало атмосферу, в которой изменения казались неизбежными.
— Трудно сказать, потому что выборы не были свободными. Голосовали лишь образованные представители элиты, но и они не могли отдать свой голос за оппозицию. В 1969 году, когда Марселу Каэтану впервые допустил к выборам оппозиционные силы (хоть и не организованные в политические партии), они получили значительную народную поддержку. Они не выиграли выборы, но это все равно было выражением народной воли.
Сейчас мы считаем, что есть два периода: до 1950-х годов Новое государство выиграло бы на свободных выборах, потому что пришло после республиканской анархии и нестабильности, жесткого кризиса, уличного насилия и последствий Первой мировой войны.
Первая Португальская республика — максимально коротко
Жозе Мигель Сардика
— Личных [воспоминаний именно о революции] у меня нет, мне тогда не исполнилось и четырех. Помню только, что весь день провел дома, играя с старшей сестрой. Родители смотрели новости по телевизору, и их тон казался радостным, что, возможно, запомнилось мне как нечто положительное.
В 1975–1976 годах я слышал, как родители и бабушки с дедушками обсуждали политические события и угрозу расширения власти коммунистов. Когда мы в те году уезжали на лето в Алгарве
, взрослые жаловались на дефицит товаров из-за экономического кризиса, например, на нехватку молока, и обсуждали проблему реторнадуш
. Это было не проявлением ксенофобии, а скорее осознанием того, что страна впитывает новых людей, новые настроения, новые идеи.
Португалия вела войну
в африканских колониях до получения ими независимости после революции 1974 года. Одно из моих самых ранних воспоминаний относится к началу 1974 года, еще до революции, когда мой отец вернулся домой из Африки. Он участвовал в колониальной войне в Гвинее как младший офицер, что было чрезвычайно тяжелым испытанием. Я помню день его возвращения очень ярко: стоя у двери нашего дома вместе с мамой и сестрой, я видел, как отец выходит из такси в камуфляжной форме с рюкзаком на спине. Мне было меньше четырех лет, но слова моей мамы о том, что это важный день, потому что отец возвращается домой, мне глубоко запомнились. Этот день для меня был важнее, чем сама революция.
— Он был там дважды, в общей сложности почти три года. Тогда каждый здоровый мужчина в Португалии от 18 до 45 лет должен был отслужить в Африке. Он не любит вспоминать о военном опыте, кроме как какие-то смешные истории, но я знаю, что он видел много ужасов.
— Я бы сказал — но это мое выражение, — что война была пустой тратой времени. Его заставили служить в Африке. Он мог дезертировать
или эмигрировать, как это сделали тысячи людей, бежавшие от войны и политического преследования, но моя мать работала на государственной службе. У них было двое детей — я и моя сестра, — и если бы отец бежал, мать потеряла бы работу. Мы были обычной средней семьей. Политическая полиция нами не интересовалась. Но война, как вы, к сожалению, знаете — это всепоглощающая реальность.
— В 1970–1980-х годах в Португалии о ПТСР практически не говорили. Мой отец просто хотел продолжать гражданскую жизнь — найти работу и заботиться о семье. Он считает, что деколонизацию провели неудачно [не дав африканским странам независимость сразу и спровоцировав войну] — для солдата, защищавшего заморские провинции, а затем оставленного без поддержки
, это трудный момент. Но он никогда не считал себя ультрапатриотом, поэтому не чувствовал себя предателем.
В Португалии долгое время [до середины 1990-х] поддерживался консенсус о забвении имперских войн и строительстве демократии. Сейчас дебаты о постколониализме и расизме заставляют переосмыслить многие аспекты истории. Но для моего отца, как и для многих других, важнее всего было выжить и продолжить жизнь после войны.
— Бремя колониальной трехфронтовой войны, которая началась в Анголе в 1961 году, расширилась до Гвинеи в 1963 году и Мозамбика в 1964 году, оказалось огромным для Португалии. К концу режима [Салазара], после десятилетия войн, португальское государство тратило около половины госбюджета на военные нужды. Если бы не революция, к концу 1970-х Португалия могла бы обанкротиться.
Антониу ди Салазар во время военного смотра перед отправкой войск в одну из африканских колоний Португалии. 1950-е годы
Evans / Three Lions / Hulton Archive / Getty Images
Более миллиона португальцев служили в Африке — каждый четвертый взрослый мужчина. Единовременно около 200 тысяч солдат воевали на одном из трех фронтов. Это 2% населения Португалии — пропорционально выше, чем у любой другой страны в колониальной войне.
Португалия переживала последние годы Нового государства — диктаторского режима, установленного Антониу де Оливейра Салазаром в начале 1930-х. После отстранения Салазара в 1968 году последовал период «марселизма» [либерализации] под управлением Марселу Каэтану
, который был политическим преемником Салазара. Это [1968–1974 годы] было время внутреннего кризиса и упадка на фоне международной критики колониализма, особенно в ООН, где Португалию обвиняли в отказе от деколонизации.
Несмотря на политическую изоляцию, Португалия экономически интегрировалась в Европу благодаря членству в Европейской свободной торговой ассоциации (EFTA) — это способствовало значительному экономическому росту. Туризм начал приносить стране большие доходы — продвигался образ солнечной и дешевой Португалии. Все это помогло модернизировать общественное сознание и привело к [полноценной] европеизации страны.
Португалия больше не была привязана только к атлантическим связям с заморскими провинциями. Быстро росла сельско-городская миграция, и для развивающегося среднего класса в 1960-х — начале 1970-х дела пошли лучше. Могли идти еще лучше, если бы не [колониальная] война. Война блокировала дальнейший экономический прогресс из-за расходов государства на нее. Она ограничивала свободу, счастье и перспективы.
Рыбаки недалеко от португальского побережья. 1970-е
International Game Fish Association / Getty Images
В то же время была сельская, стареющая, неграмотная Португалия. В целом, в 1974-м это была все еще бедная, неразвитая страна. Национальной службы здравоохранения не существовало — ее создали только в 1979 году. Электричество не доходило до многих районов. Младенческая смертность была одной из самых высоких в Европе — сейчас она одна из самых низких
.
Но нет сомнений, что в 1960-х случился важный прогресс. Радикально левые голоса очень критиковали бы мое мнение по этому вопросу, но это правда. Подумайте о правах женщин, например. Прежде существовало резкое неравенство между гендерами. Женщины не могли путешествовать без разрешения мужей. У них не могло быть банковского счета на свое имя. Женщины не могли открывать свои магазины, предприятия или компании. Им настоятельно рекомендовалось одеваться скромно и не курить в общественных местах. Главным был образ женщины-домохозяйки. Это полностью изменилось в 1960-х — еще до революции. Контроль рождаемости, школьное образование, университет стали доступны для многих девушек.
Социальный прогресс, достигнутый при салазаризме, и открытость «марселизма» способствовали революции, потому что помогли развитию среднего класса, хоть сами политики к этому и не стремились. Именно благодаря достижениям 1960-х — начала 1970-х португальцы смогли в полной мере осознать себя как новое общество — и начать бороться с режимом. Это драма каждого диктатора: если вы хотите стать популярным, вы должны развивать страну и создавать средний класс. Но создавая средний класс, вы создаете тех, кто в конце концов потребует от вас большего.
Внутренне Португалия оставалась разделенной. Молодое поколение и средний класс требовали либерализации и окончания колониальной войны. В таких условиях традиционные столпы салазаризма переходили в оппозицию — например, католическая церковь после Второго консилиума
, университеты.
В то же время у Салазара была очень важная речь в 1965 году, в которой он заявил: «Мы воюем без зрелищности и союзников, в гордом одиночестве». Это выражение «в гордом одиночестве» — явный признак политической изоляции. Режим как будто заморозился во времени и не мог меняться. Имперское наследие было так священно, что обсуждение деколонизации было для Салазара совершенно немыслимо. Это напряжение между старыми и новыми взглядами создавало атмосферу, в которой изменения казались неизбежными.
— Трудно сказать, потому что выборы не были свободными. Голосовали лишь образованные представители элиты, но и они не могли отдать свой голос за оппозицию. В 1969 году, когда Марселу Каэтану впервые допустил к выборам оппозиционные силы (хоть и не организованные в политические партии), они получили значительную народную поддержку. Они не выиграли выборы, но это все равно было выражением народной воли.
Сейчас мы считаем, что есть два периода: до 1950-х годов Новое государство выиграло бы на свободных выборах, потому что пришло после республиканской анархии и нестабильности, жесткого кризиса, уличного насилия и последствий Первой мировой войны.
Первая Португальская республика — максимально коротко
16-летний период между революцией 1910 года и государственным переворотом 1926 года. В это время в Португалии действовал парламентский режим с ограниченной властью в руках президента и двухпалатной системой. Конституция гарантировала гражданские права и свободы, а также неприкосновенность личности. Особое внимание в республике уделили ограничению влияния католической церкви.
Этот режим был крайне нестабильным — за 16 лет сменилось 44 правительства, произошло 24 восстания, 158 всеобщих забастовок и 17 попыток государственного переворота с участием военных. В годы Первой мировой войны (Португалия была нейтральной) возникли две полудиктатуры: во главе с президентами Жоакимом Пиментой де Каштру (с января по май 1915 года) и Сидониу Паишем (1917–1918 годы).
Неспособность властей и общества справиться с демократизацией и ее последствиями (например, коррупцией) привели к тому, что португальские демократы окончательно потеряли доверие народа. 28 мая 1926 года произошел переворот, совершенный военными при поддержке почти всех политических партий. Образовалась Вторая португальская республика (1926–1933), которая после принятия новой конституции трансформировалась в Новое государство Антониу ди Салазара (1933–1976).
по материалам meduza
Comments
There are no comments yet
More news