Российские власти раздумывают о том, чтобы снова лицензировать издательскую деятельность. Эту практику отменили в 2001 году — с тех пор любой россиянин может напечатать и издать собственную книгу без разрешения государства. Еще недавно в стране свободно распространялись малотиражные книги и журналы — в том числе экспериментальные, над которыми работали художники и фотографы. Новая культура самиздата набрала силу к середине 2010-х: появились тематические фестивали, маркеты, микроиздательства. Одно из таких издательств — «Неизвестный человек» — создала художница Анна Диал, которая сегодня живет в вынужденной эмиграции. Диал рассказала Антону Хитрову, какой была российская самиздат-культура до полномасштабной войны — и что осталось от нее сегодня.


— Да нет, оно удобное, когда говоришь с людьми, которые не знают, что такое зины, что такое малотиражные издания. Когда они слышат «самиздат», они сразу понимают, что речь о чем-то, сделанном руками, на коленке. Просто этот термин отсылает к Советскому Союзу, к перепечатке неподцензурных произведений. Современное российское самоиздание работает иначе: ты просто печатаешь книгу маленькими мощностями — скажем, в типографии на районе.

— Это называется «книга художника». Правда, можно придраться к слову «художник», потому что оно подсвечивает авторов-мужчин. Если изучать музейные коллекции, можно найти много женщин
, которые делали такие книги. Еще можно сказать «артбук». Что в российском самоиздании напоминает о советской традиции? Я бы сказала, фокус на работе с текстом. В западных малотиражных изданиях текст не настолько важен. А в России, как мне кажется, это передается из поколения в поколение. Можно вспомнить, например, как в начале XX века русские поэты оформляли
стихи в книге. 

— Вообще, слово «зин» отсылает нас к панк-культуре, к чему-то дерзкому, протестному, субкультурному. Надо сказать, четкой терминологии в русском языке пока нет, потому что самоиздание в России поздно институализировалось, в отличие от Европы. Сейчас некоторые авторы стараются уходить от слова «зин», и я, если честно, тоже, потому что не все есть зин. 
То, чем я занимаюсь — это что-то среднее между зином, книгой и объектом искусства. Я не могу назвать эти вещи книгами, потому что книга — это что-то с корешком. В Европе даже у начинающего художника или художницы может быть в портфолио собственная арт-книга или фотокнига. В России таких возможностей обычно нет. Для таких художников и художниц, как я, обращение к форме зина — вынужденное: у нас нет средств, чтобы издавать собственные книги.

— В 2018 году мне пришлось вернуться из Москвы, куда я всегда стремилась, домой, на Камчатку. Я оказалась в полной изоляции, мне хотелось что-то делать. Я решила издать небольшой тираж, 20 экземпляров, и разослать его почтой. Это был комикс Superwoman с моей героиней-феминисткой. Одновременно мы с моим другом и партнером Ромой сделали первый номер газеты «Неизвестный человек», где писали о друзьях из культурной сферы. Оба проекта получили отклик: и комикс люди покупали, и по газете присылали заявки — «напишите про меня тоже». Мы начали делать второй номер. «Неизвестный человек» — теперь уже журнал, а не газета — стал обрастать комьюнити, мы нашли единомышленников. 
Когда мы вернулись в Москву, мы узнали, что вокруг малотиражной печати есть целая культура. Незадолго до этого появились профильные фестивали, такие как «Вкус бумаги». Нас пускали в разные бары — «Делай культуру», «Успех» — презентовать новые выпуски. Помимо журнала, мы занимались самоизданием: Рома издавал свои рассказы, я — комиксы.

Архив Анны Диал

Архив Анны Диал

— Я уже позже узнала, что в 2017 году в Москве прошел первый «Граунд Зин Фест». Одним из его кураторов был Саша Маршани
. Примерно тогда же институции стали включать зины в программы иллюстраторских курсов. Не знаю, почему все резко за это взялись. Может, люди устали от диджитал-формата и захотели вернуться к чему-то аналоговому. А еще во второй половине 2010-х дизайн и иллюстрация стали стремительно меняться — это тоже могло сыграть свою роль.

— Если мы не будем брать тех, кто учится
в «Британке» или «Вышке» (а там учатся не все: я, например, не училась ни на печатника, ни на художницу), то большинство — это те, кто не попал в институции и решил делать все сам. Их никуда не берут. Это аутсайдеры. Я и себя считаю аутсайдером. Правда, в конце 2010-х некоторые самоиздатели сами стали создавать институции, микроиздательства — Sputnikat, ESH Print, Samopal Books. Мы вместе делали маркеты, фестивали, которые продвигали эту культуру. 
Одновременно с Питером и Москвой такие проекты возникли в Ростове-на-Дону, Челябинске, Ярославле, Екатеринбурге, в Сибири, Удмуртии. Никто не спонсировал это движение, люди делали фестивали, выставки и маркеты на энтузиазме. Организаторы рассылали незнакомым художникам и художницам предложения: отправьте нам почтой немного своих зинов, мы их выставим — и какой-то процент вам переведем, если что-то продастся. Они вовлекали в свою работу сотни авторов и авторок просто через почту.

— Конкретно в нашей культуре идет работа и с текстом, и с визуалом. Вот европейские книжки в большинстве своем — это про эксперименты с печатью и графикой, тактильность, сочетания разных видов бумаги. Те, кто работает в технике ризографии
, используют все мыслимые цвета и краски вплоть до золотых и серебряных. В России таких экспериментов гораздо меньше, потому что это очень дорого. У нас всего несколько ризографов на всю страну. Поэтому в российском зине важна в первую очередь смысловая нагрузка, история. Мое микроиздательство «Неизвестный человек» позиционирует себя именно так: мы издаем истории. Проекты без текста мы почти не печатали — в основном либо текст плюс картинки, либо просто текст.

— Это редко встречается. Бывают веб-зины: это когда ты не смог или не хотел напечатать зин и выкладываешь его в интернет. Но вообще для тех, кто занимается самоизданием, важно, что у зина или книги есть тело. Понимаешь, соцсети могут одномоментно исчезнуть — сейчас в России некоторые из них заблокированы, — а зин как стоял на полке, так и будет стоять. Один мой друг, который тоже двигал в свое время самиздат-культуру, говорил, что зин — это как видеокассета: ты можешь вернуться к нему когда угодно — взять с полки, посидеть, полистать. 
Наш посыл всегда заключался в том, что зины — это не просто субкультура, а часть современного искусства. Самоиздание долгое время воспринималось как нечто маргинальное, нишевое, ассоциировалось с русским роком. Нам хотелось работать на более широкую аудиторию, прививать людям культуру печати. Не каждый человек может позволить себе купить искусство — а зин не стоит больших денег. Из тех же соображений я делаю открытки: сама печатаю, сама режу. У меня продана уже пара тысяч открыток, наверное. Это важно для меня — так я распространяю свое искусство.

— Смотри, мне сейчас не нужно обращаться ни в какую институцию. Я сама уже — институция. Это была моя цель. Меня никуда не берут, меня никто не знает, да и вообще — с чего бы: у каждого куратора, кураторки свой вкус. Видимо, мне проще было самой что-то создать, чтобы увидеть результат. Я хотела давать видимость аутсайдерам — поэтому журнал называется «Неизвестный человек». В то же время мы хотели популяризовать культуру печати, чтобы она была так же понятна публике, как живопись или керамика. Мы старались донести, что зин — это просто такой медиум, и что любому художнику или художнице стоит иметь у себя в портфолио хотя бы один самиздат-проект.

Архив Анны Диал


Архив Анны Диал




Архив Анны Диал

— Потому что я не профессиональный редактор, а художница. С другой стороны, мы делаем коллаборацию с писательницами. Я участвовала в лабораториях, где художники и художницы обменивались опытом с теми, кто пишет тексты. Просто современное искусство вбирает в себя все медиумы. Я, например, из своих мультиков делала комиксы. Или, например, мы создаем выставку и собираем через опен-колл разные работы — в том числе видео. Часть скринов из этого видео могут попасть в зин о выставке.

— Я считаю, это надо спрашивать у самой авторки. Если она говорит, что это книга — значит, это книга. В культуре печати обычно считается, что тираж — это два экземпляра и больше. Но бывает, кто-то издает и один уникальный экземпляр. В этом и смысл, что каждый индивидуально решает, нет жестких рамок.

— Я могу говорить только о том, что делают в России сегодня. Прежде всего это фотокниги, комиксы и чисто литературные зины — с поэзией и прозой.

View this post on Instagram

A post shared by Anna Dial (@anna_dial)

Анна Диал




— Да. В зине ты можешь рассказать о том, о чем постесняешься написать в социальных сетях — потому что он не получит такого широкого распространения, как пост, и среди людей, которые его прочитают, наверняка будет больше твоих единомышленников. 
Мы всегда подчеркивали, что самоиздание представляет интерес коллекций и архивов. Ты можешь рассказать о своем опыте так, чтобы это прочли через десять, двадцать лет, и стать кусочком какой-то большой истории. А твой пост в социальных сетях может просто исчезнуть.
Сейчас самая большая коллекция самиздата в России — у музея «Гараж». Раньше это направление курировал [арт-критик, специалист по «книге художника»] Валерий Леденев. «Гараж» покупает и принимает в дар работы разных иллюстраторов и иллюстраторок — в том числе неизвестных, начинающих. Спустя какое-то время на основе этой коллекции можно будет делать серьезные исследования по современному самоизданию.

— Цензура была еще до 24 февраля 2022 года, потом она усилилась. Примерно с 2021 года государственные институции и крупные маркеты современного искусства стали следить, чтобы у них не появлялось ничего «опасного». Это, например, квир-тематика и все, что связано с Навальным. Сотрудники центра «Э» приходили на большие публичные события и проверяли книжки, я замечала этих людей. Еще в 2019-м ничего этого не было. 
В марте 2022-го закрылась самая большая московская галерея, связанная с культурой печати — «Союз печать Москва». Я рада, что несколько месяцев была там резиденткой — это одно из самых счастливых воспоминаний о довоенной жизни в России. В 2021-м я печатала открытки, где героиня зачеркивает слово «война» и пишет «любовь, мир» — на следующий год, когда вышел закон о дискредитации армии, все магазины убрали их с полок. 

— С началом войны мы стали использовать эзопов язык. Когда мы еще были в России, мы придумывали темы для наших опен-коллов, которые как бы намекали, какие истории мы хотим получить. Так у нас появился зин «До/после». Он не вышел в России, я смогла его напечатать только за границей. Некоторые участники просили меня убрать свое имя, писали, что не хотят участвовать в антивоенном самиздате. При этом там все было в рамках закона. Даже не все истории были связаны с войной.
Большинство тех, кто делал фестивали и маркеты, уехали из России. Судя по открытым источникам, сейчас в российском самиздате становится все меньше текста. В основном издают фотокниги. Если честно, я думала, что в России появится много светлых зинов, которые помогут бороться с тьмой, но это единичные случаи. То, что вижу я, — это в основном очень мрачные вещи.

— Из тех, кто остался в России, проекты Nizina и book[e]lab больше всех выкладывают визуальные истории, напечатанные на бумаге. Я бы обратила внимание на комиксы Sputnikat, это знак качества. Они печатают на ризографе, что большая редкость в России: краска и бумага сильно подорожали из-за санкций. Еще я слежу за литературным журналом «Незнание», проектом «Дзинь», издательства Invalid Books, Interzone, Samopal, «Выходные данные».
Практически все микроиздательства — это еще и мастерские, где людей учат делать книги, причем у каждой мастерской свой подход. Такие курсы есть в «Британке» и Школе Родченко. Пусть больших фестивалей теперь нет, но есть образовательные проекты. Поэтому я надеюсь, что продолжатели у нас все-таки будут. В моих печатных воркшопах участвуют люди заметно младше меня.

Архив Анны Диал

— Я знаю, что в Берлине вышел литературный журнал Rodina, напечатанный на ризографе. Презентация проходила в крутейшем магазине авторских книжек и зинов Motto Books. Еще [художница] Настя Крайнюк делала зины «Сны во время войны» — собирала сны людей и потом иллюстрировала. Мы делаем терапевтичные печатные лаборатории, собираем личные истории — все, что с нами происходит с 24 февраля 2022 года — и печатаем сборники. Мы не можем их распространять ни в России, ни за границей, потому что мы не интегрированы в печатную культуру других стран — мы просто собираем архив, проводим выставки, паблик-токи. 
В прошлом году мы открыли галерею-мастерскую «Кафедра» в Черногории, она проработала почти полгода в маленьком пространстве на автобусной станции города Херцег-Нови. Сейчас это кочующий проект, мы перемещаемся по городам и странам. Последнюю, антивоенную выставку «0_0» мы делали в заброшенном отеле, оставшемся со времен Югославии. В ней участвовали более 30 художников и художниц из разных стран — в том числе анонимных из России. Выставка шла всего два часа. Зрителей было много, кто-то приехал из других городов — мы такого не ожидали. Сейчас мы готовим новую большую выставку и книгу Signal, собираем участников по опен-коллу. В какой стране будет выставка, мы расскажем позже.
Пока прошло очень мало времени, чтобы делать какие-то выводы [о перспективах русскоязычного самоиздания за границей]. Но я сейчас вижу смысл делать коллективные проекты, чтобы это работало как точка притяжения людей. 

Беседовал