В российском прокате — фильм Майка Флэнагана «Жизнь Чака» по одноименной повести Стивена Кинга, вошедшей в его сборник 2020 года «Будет кровь». Это непривычная — хоть и не первая в своем роде — экранизация Кинга, которая не относится к жанру ужасов. Флэнаган, уже дважды адаптировавший тексты писателя для кино, следует перевернутой структуре повести: сначала мы видим третий акт истории, затем второй и только в конце — первый, который все расставляет на свои места. Антон Долин считает, что режиссеру этот фокус удался не так убедительно, как Кингу, — и все же картину есть за что полюбить.

Стивен Кинг — превосходный писатель, в том числе в сугубо американском смысле слова: он замечательный рассказчик, «сторителлер», способный захватить внимание с первых строк и не отпускать до конца. Об этом знают даже те, кто ни строчки Кинга не читал. Откуда? Конечно, благодаря голливудскому кинематографу, добрые полвека паразитирующему на текстах щедрого и плодовитого «короля ужаса» (лестный, но отнюдь не исчерпывающий титул). Кто не знает «Кэрри» и «Мертвую зону», «Воспламеняющую взглядом» и «Оно», «Сияние» и «Побег из Шоушенка»?
Большой вопрос — войдет ли в канон кино-Кинга новая «Жизнь Чака». Уж слишком велика конкуренция. Но шансы отнюдь не слабые. Во-первых, старт фильму дан мощный — он получил приз зрительских симпатий (по сути, единственный, то есть главный) на престижном Международном кинофестивале в Торонто. Во-вторых, режиссер, сценарист и монтажер картины Майк Флэнаган («Окулус», «Сомния», «Полуночная месса») — уроженец Салема, фанат готики и хоррора, специалист по таинственному и, можно сказать, по прозе Кинга, которую экранизировал дважды («Игра Джеральда» и «Доктор Сон»). Неслучайно сам писатель выступил в картине исполнительным продюсером, то есть благословил эту почтительную интерпретацию. Наконец, в-третьих, это не стандартный Кинг. Хотя главная тема «Жизни Чака» — смерть, а фон для действия — конец света, тон фильма — терапевтический, утешительный, примиряющий с неизбежными потерями и драмами, которые случаются у каждого. Другими словами, это «добрый Кинг». 
Тем не менее «Жизнь Чака» — нечто большее, чем назидательно-мотивационный голливудский стандарт, даже если извлекаемая в финале банальная мораль сводится к ценности каждой отдельной жизни и призыву наслаждаться маленькими моментами счастья, что выпадают нам на пути. Все-таки Кинг умеет заинтриговать — причем даже не столько глубиной характеров или оригинальностью интриги, сколько способом подачи. А Флэнаган послушно следует за первоисточником. 


NEON
У этой истории трехчастная структура. Однако рассказана она в обратном порядке: сначала третий акт, потом второй и только следом первый. Именно он ближе к финалу объясняет многочисленные загадки, череда которых поддерживает зрительское внимание на протяжении предыдущих полутора часов. В школе нам объясняли разницу
между фабулой и сюжетом на примере «Героя нашего времени», но, честное слово, «Жизнь Чака» куда нагляднее. 
Третья глава, с которой все начинается, — хроника тихого, едва заметного апокалипсиса, увиденного из маленького, ничем не примечательного американского городка. Герои — представители самых благородных и социально значимых профессий: школьный учитель Марти (Чиветел Эджиофор), несмотря ни на что вбивающий в головы рассеянных подростков разумное-доброе-вечное, и его бывшая, медсестра Фелисия (Карен Гиллан), не менее героически продолжающая спасать жизни и даже немного исцелять души отчаявшихся взрослых.
Пока Марти с Фелисией трудятся, не покладая рук и не позволяя себе эти руки опустить, Калифорнию стирает с лица земли масштабное землетрясение, Огайо сгорает в беспрецедентных лесных пожарах, в Германии происходит извержение вулкана. Отключаются интернет, телефонная связь, а следом и электричество — мир схлопывается буквально на глазах. Но к вялотекущему концу света все давно привыкли. Куда больше раздражает и беспокоит необъяснимая подробность — повсеместные рекламные билборды с улыбающимся мужчиной по имени Чарльз Кранц. «Спасибо, Чак, за эти 39 лет», — гласит подпись. О Кранце кричит и радио, и телевидение, его имя и лицо знает любой человек на планете. При этом никто понятия не имеет, кто это такой. 
Вторая глава контрастно отличается от эсхатологического зачина — это камерная зарисовка с умиротворяющим закадровым голосом рассказчика. Без лишних флешбэков и пояснений повествование погружает нас в обычный выходной из жизни того самого Чарльза Кранца. Следует выход Тома Хиддлстона, небеспричинно вынесенного на афиши и постер, ведь он играет роль Чака (не обманывайтесь, экранного времени у него по совокупности от силы минут двадцать).
Чак — бухгалтер, приехавший на конференцию в чужой город. После рабочего дня он идет по улице — и замирает на площади при виде девушки, которая собирает деньги у прохожих, задорно играя на ударной установке. Кранц, мужчина в строгом костюме и со скучным портфелем в руке, откладывает его в сторону и неожиданно для всех начинает танцевать. Да так зажигательно, что к нему присоединяется незнакомка. Как сообщает голос от автора, сегодня утром ее бросил бойфренд, она полна злости и обиды. Но тело приходит в движение, ритм танца выбивает неприятные мысли из головы, и вот они уже собирают вокруг себя небольшую толпу, с удивлением и радостью глазеющую на пару посреди улицы. Отличный эпизод, с лихвой искупающий недостатки картины.   

Neon / AP / Scanpix / LETA
Удачный контрапункт: сперва глобальная катастрофа всего человечества, знаменующая последнюю главу в его истории, потом — крохотный эпизод из незначительных жизней двух его представителей, поданный в режиме «здесь и сейчас». Неужели возможно примирить их друг с другом жанрово и интонационно? За это Флэнаган берется в третьей (самой объемной) части — и преуспевает куда в меньшей степени, чем Кинг. Все-таки он не такой мастер стиля и настроения, как автор одноименной повести. Тем не менее наиболее традиционная по способу рассказа и сентиментальная до топорности финальная глава тоже обладает своими достоинствами. 
Сразу три юных актера разных возрастов — Коди Флэнаган (сын режиссера), Бенджамин Паджак и самый известный из них, Джейкоб Трембле из «Комнаты» — играют Чака в молодости, наконец-то рассказывая его предысторию. Жизни его родителей унес трагический несчастный случай. Воспитывали мальчика нежные еврейские бабушка (Миа Сара) и дедушка (Марк Хэмилл, которому не привыкать наставлять молодежь). Жизнерадостная бабуля привила мальчику любовь к танцам, а суровый и пьющий, но все равно любящий дед — к математике. Так Чак и стал танцующим бухгалтером, самым обычным, но очень хорошим человеком.
Да, в башенке викторианского особняка, где он вырос, видимо, жили призраки, вход туда был вечно закрыт на замок. Но эта деталь нужна Кингу и Флэнагану лишь для того, чтобы оправдать репутацию специалистов по хоррору. В остальном перед нами трогательный и схематичный роман воспитания, похожий на разбавленных сладкой газировкой «Фабельманов» Стивена Спилберга. 
Уже с середины новеллы даже самый невнимательный зритель начнет догадываться, что означал кошмарный зачин «Жизни Чака» и почему собственно миру пришел конец. Но рассказывать об этом и в рецензии — значит хоронить даже ту небогатую интригу, которая здесь скрыта. 

Neon / AP / Scanpix / LETA


Neon / AP / Scanpix / LETA



Фильм в конечном счете ценен не финальным твистом, одновременно предсказуемым и неубедительным. Центральная мысль проста: нужно набраться мужества и жить, даже если тебе не удастся достигнуть чего-то поразительного, ведь и в существовании простого учителя, медсестры или бухгалтера смысла столько же, сколько в бытии целой галактики. Если удастся это принять, то можно получить удовольствие от «танца жизни» (невольно вспоминается одноименная картина Эдварда Мунка), который так зажигательно исполняет Том Хиддлстон. Вне зависимости от того, кто ты, танцор или зритель, хлопающий в такт музыке.
«Жизнь Чака» хороша не избитой философией, а кинетикой ритмичных танцевальных движений. Она напоминает о том, что качественно сделанный фильм может просто доставлять удовольствие, обходясь без оригинальных идей и тех самых «смыслов», которые почему-то принято употреблять только во множественном числе.