6 мая 2012-го — один из самых важных дней для современной России. Ровно 12 лет назад в центре Москвы прошел «Марш миллионов», в котором приняли участие десятки тысяч человек. Его кульминацией стали столкновения протестующих с ОМОНом на Болотной площади и многочисленные задержания, вылившиеся в «болотное дело»
. Так завершилась серия массовых протестов зимы и весны 2011–2012 годов против результатов выборов в Госдуму и президентских выборов, на которых Владимир Путин вернулся к власти. После этого настолько масштабных уличных акций против режима уже не было, а представить их сейчас абсолютно невозможно. Многие читатели «Медузы» хорошо помнят митинг на Болотной площади — нам прислали десятки подробных рассказов. Публикуем некоторые из них с незначительной редактурой.

МарияДавно не думала об этом дне, а он был странный. Мы тогда не пропускали ни одного митинга — прямо семьей, с родителями и сестрой. В тот раз оставили папу дома, пошли втроем — и хорошо, он бы такой день физически не вытянул.
В начале все было как обычно, дошли до Болотной, в отличном настроении. Потом толпа почему-то остановилась. Стало тесно и тревожно. Что происходило, мы не понимали. Дальше в памяти все смазалось: мы выбрались на площадь, постояли, попытались вернуться и очутились в давке, кто-то закричал, что пустили газ, — стало очень страшно. Мама вытащила нас обратно.
Мимо прошли [Алексей] Навальный с [лидером движения «Левый фронт» Сергеем] Удальцовым, звали к сцене; мы отправились за ними. На наших глазах их свинтили. [Борис] Немцов как-то по-мальчишески забрался на вышку, его сняли и тоже свинтили.
Борис Немцов выступает перед протестующими
Миша Джапаридзе / AP / Scanpix / LETA
Потом мы ждали на площади, почему-то массово водили хоровод. Затем на мосту встречали аплодисментами выдавленных с площади героев — в крови и синяках. А после до позднего вечера гуляли по ближайшим улицам, много бегали от ментов, ловивших всех, кто попадался под руку, братались со своими.
Потом оказались у ОВД на Полянке, куда свезли наших задержанных лидеров. Нас разогнали (буквально — убегать пришлось быстро) — и начался дикий ливень. Так этот день и закончился.
Следующий я проспала, а потом было несколько дней совершенно волшебной микроутопии. «ОккупайАбай»
, мы мирно тусили с радикальными леваками и даже нациками, спокойно дискутировали о политике и жизни — с людьми, которых обычно я бы обходила по широкой дуге. Было весело и интересно — и все мы самым абсурдным образом были настроены крайне оптимистично.
А потом все закончилось. Кого-то нет в живых, кто-то сидит, кто-то уехал, остальные вынуждены молчать. Страна тоже закончилась. Как странно это все было. Как наивно и глупо. И как здорово.
ИванЯ шел в голове колонны, чуть позади оппозиционных випов. Когда шествие остановилось, я подумал: может, дополнительный контроль. Но тут один из участников, вставших на бордюр Большого Каменного моста сказал: «Их больше, чем нас!» Я тоже забрался на бордюр — и в направлении Пашкова дома и Боровицкой увидел море «космонавтов».

Евгений Фельдман
Потом началось винтилово и отход дворами в разные стороны. В тот момент понял, что в этом противостоянии нам не победить — и внутренне капитулировал перед этой властью.
ДаниилМне было 17 лет. Помню в толпе у самой сцены группу молодых людей, предлагавших прорваться к Кремлю. Я присоединился к тем, кто начал осуждать провокаторов. Тогда мне, наивному, казалось, что гражданское общество уже обогнало в развитии систему власти, и морального превосходства мирного протеста хватит для перемен. Глядя из сегодняшнего дня, я сожалею, что в прошлом был недостаточно радикален.
КириллВ начале шествия мы с подругой случайно оказались около группы ЛГБТК-активистов и сторонников Pussy Riot. Нас попросили недолго подержать большой транспарант во главе колонны, и мы согласились. В это время мимо нас проходили фоторепортеры — и с тех пор мы так и украшаем собой статью на «Википедии» про права ЛГБТК-сообщества в России. Я рад, что мы оказались именно там — сегодня для меня очевидно, что это была одна из главных колонн.

Александра Краснова / ТАСС/ Profimedia
Мы ходили на каждую крупную акцию протеста, начиная с митинга на Болотной в [декабре] 2011 года, и это шествие от них поначалу ничем не отличалось. А когда на площади началась жесть, мы оказались в противоположной ее части: нас зажало между толпой и оцеплением ОМОНа, и мы ничего не видели — ни избиений, ни перевернутых биотуалетов. Но впервые накрыло ощущение, что сегодня нас задержат — в первый раз. Я уже на пальцах считал, смогу ли выйти из спецприемника до отпуска: десять суток — вроде успеваю, пятнадцать — пропускаю самолет. И вдруг оцепление молча расступилось. О том, что происходило невдалеке от нас в это время, мы узнали уже из новостей по дороге домой.
Период «болотных протестов» ненадолго дал мне надежду на демократические перемены в России. После 6 мая стало понятно, что с этими мечтами пора завязывать. Вскоре я переехал в ЕС и с тех пор в России бывал только наездами. Думаю, не нужно говорить, что последние годы только укрепили меня в правильности этого выбора.
КристинаМне было 16 или 17 лет. Я жила очень далеко от Москвы и видела только то, что нам разрешали видеть. Я еще не искала альтернативной информации в сети и не разбиралась в политике, у меня не было такого стремления. Хотя с 15 лет я заводила разговоры о том, что у нас здесь точно что-то не так. Я видела, что люди вокруг, в отличие от всех этих «побежденных врагов» из учебников истории, не жили нормально в «великой России». Все это просто не сходилось в моей голове. Но никто не пытался говорить со мной серьезно, меня игнорировали.
Мне жаль, что я не знала достаточно. Я бы стремилась к эмиграции, а не просто мечтала о ней и слушала страшилки про сложность и опасность переезда. И сегодня не была бы в начале своего пути, потому что в итоге стала одной из тех, кто уехал в 2022 году. Мне жаль упущенного времени, ведь сейчас многие пишут, что поняли все еще тогда, в 2012 году, а всех остальных людей все устраивало до нападения на Украину и мобилизации.
Я соболезную всем, кто в те дни боролся за свободную Россию и пострадал от этой власти.
АртемНе был я там, и теперь мне очень стыдно за это. Если бы все мы, кто тогда причислял себя к «сочувствующим», перешли в разряд «участвующих», история, думаю, сложилась бы иначе. Ведь людей было море. А стал бы океан. Действительно серьезная сила.
ИльяЭто был последний оппозиционный митинг, который я посетил. Я был молод, горяч и полон надежд на перемены. Казалось, надо еще чуть-чуть надавить, не расходиться, простоять там до инаугурации [7 мая] — и все изменится, власть пойдет на попятную, нас услышат, проведут новые выборы. Нас ведь много.
Успел потолкаться с ОМОНом в первых рядах, получить палкой, побегать от них. Но потом — когда из толпы выхватили и унесли очередного парня, а мы не смогли его удержать, — я оглянулся назад. Увидел, что большинство не готово и не хочет ничего менять, они просто стоят, кричат «позор» и снимают происходящее не телефон. И если следующим выхватят и понесут меня, никто этому не воспрепятствует (зато когда выйду через пару лет, смогу найти в сети классный видосик с собой в главной роли). Вспомнил, как был наблюдателем на выборах, видел своими глазами все эти бюллетени за Путина — если и не 65%, то больше половины их там было точно. Развернулся и пошел на выход, а на площади продолжились задержания.

Денис Синяков / Reuters / Scanpix / LETA

Денис Синяков / Reuters / Scanpix / LETA

Боец ОМОНа тащит Александру Духанину. В феврале 2014 года она получила условный срок. По версии следствия, она бросала в полицейских камни и пустую бутылку. Своей вины она не признала
Татьяна Макеева / Reuters / Scanpix / LETA



В этот день что-то перещелкнуло в голове, я подумал что этому «народу», даже собравшимся на Болотной, на самом деле ничего не надо, им и Путин подойдет. Люди готовы кричать, что «время брать власть», но не готовы ее брать. Потом, через полтора года, с воодушевлением и гордостью за соседей смотрел трансляции из Киева и понимал: вот он, тот шанс который мы упустили.
А потом я уехал, и кажется, это было единственным верным решением. Читаю из-за границы новости из России, с СВО
, и не вижу ничего воодушевляющего, только мрак.
ОльгаЯ была на Болотной в тот день — в майке, на которой фломастерами нарисовала «I c==3 Putin». Я немного стеснялась ехать в метро — не каждый день я тогда выходила из дома с нарисованным на одежде членом. Не могу сказать ни сейчас, ни тогда, что Болотная воспринималась переломным моментом, потому что до этого были митинги и на Чистых [прудах
5 декабря 2011 года], и на [проспекте] Сахарова
[24 декабря 2011 года].
До сих пор хорошо помню, как быстро нам тогда [6 мая] пришлось бежать, как горели легкие и как радовалась я, немосквичка, к тому моменту почти шесть лет жившая в Москве, что так хорошо знаю переулки Замоскворечья. По Болотному делу получил статью и сел парень моей приятельницы (мы не были знакомы лично, но когда срок получает человек в одном рукопожатии от тебя — это бодрит).
Выходить на акции я не перестала, но стало страшнее. А спустя 12 лет вообще кажется невероятным, что все это было возможно: выходить многотысячной толпой в центре Москвы и пытаться высказать свое мнение. Грустно и отчаянно.
ДмитрийЯ участвовал почти во всех уличных акциях зимы 2011-го и весны 2012-го, начиная с митинга
«Солидарности» на Чистопрудном бульваре [5 декабря 2011 года]. На марш до Болотной площади мы с братом шли уже без восторженного подъема, который был во время зимних митингов. Результаты думских и президентских выборов «устояли», и рассеялась иллюзия того, что стоит огромному количеству недовольных собраться в одном месте, и режим падет. Но казалось неправильным опускать руки и не делать ничего.
Помню, когда колонна остановилась, я был уже на Малом Каменном Мосту, у его правого края. Почему остановились — было непонятно, интернет работал плохо, никаких сообщений от лидеров во главе шествия не передавали. Люди вокруг, впрочем, были спокойны, кажется, никто был не против постоять на мосту в солнечный весенний день. Потом толпа начала очень медленно двигаться на Болотную площадь, а бо́льшая часть моста уже была перекрыта полицией. Мы с братом смогли пройти от моста примерно до середины площади. Присутствию на митингах «космонавтов» я к тому времени уже не удивлялся.
Мы прождали начала митинга не меньше двадцати минут, пока не поняли, что перед [кинотеатром] «Ударник» начались столкновения. Стало понятно, что запланированной акции не будет, и мы с братом решили перейти через Лужков мост, который не перекрыли. С него было видно толпу на мосту и перед кинотеатром — и черную ОМОНовскую каску, которая плыла по реке совсем рядом с нами.
Сейчас я и мои друзья (все мы уехали из России) часто вспоминаем события 2011–2012 годов. И обвиняем друг друга в том, что не были достаточно решительны, что следовало стоять до конца, и не случилось бы ни окончательной узурпации власти, ни войны с Украиной. Но я вспоминаю тот митинг, и помню лишь хаос и полное непонимание того, что происходит вокруг. Чтобы оказать решительное сопротивление, нужна была злая, агрессивная толпа, люди, готовые к уличной схватке. Но я таких среди протестующих не видел. Кажется, готовыми к бою пришли на Болотную только ОМОНовцы, а протестующие, как и я, были сначала расслаблены, а потом растеряны.
ДенисМы пришли на Болотную со знакомым, с которым уже были на протестных акциях. В начале шествия познакомились с девушкой — ее я потом вытащил из давки на площади, а через четыре года она стала моей женой. А через десять лет я узнал, что тот знакомый поддерживает войну.

Евгений Фельдман
Когда начались столкновения с полицией, в глубине толпы не было понятно, что происходит. Была какая-то давка, скандирование «полиция с народом» и тому подобное. Большинство старалось отойти подальше от места событий и уйти с площади.
Про основные события на Болотной уже потом прочитал в прессе. То что в большинстве стран демократия устанавливается мирно, это все сказки. В большинстве стран демократия устанавливалась через кровь, в большей или меньшей степени, но за демократию всегда надо бороться. А объяснить это толпе ни тогда, ни все последующие годы никто не решился. Наверное, боялись, что люди этого не поймут.
КатяВ 2012 году я работала в газете и вела прямую трансляцию с митинга. Со мной не было ни фотографа, ни оператора — я записывала впечатления в блокнот и передавала текстовыми сообщениями редактору. Помню, как до начала давки и столкновений ко мне подкатывали омоновцы. Потом мы подошли к Болотной площади и поняли, что свободный проход перекрыт. Навальный, Яшин и Удальцов сели на землю в знак протеста, вокруг них скучковались журналисты, я тоже была рядом. Люди все подходили и подходили, набиваясь в пространство между оцеплением из ОМОНовцев и рамками металлоискателей, перекрывающими вход на площадь.

Евгений Фельдман
В какой-то момент стало так много людей, что началась давка. Я невысокого роста — помню, как надо мной сомкнулись плечи людей, и небо исчезло. Я почувствовала физически, как у меня сходятся ребра. Стало так страшно — наверное, я закричала, потому что какой-то огромный рыжий фотограф выдернул меня, поднял над толпой и перекинул через оцепление. Я оказалась на другой стороне, на земле, между ОМОНовцами и автозаками. Мое падение на землю кто-то снял, и это фото я потом много раз видела в СМИ и фейсбуке.
Общее ощущение от митинга, особенно в начале, — мы сильные, мы справимся, Россия будет свободной и все такое. Я уехала из России на следующий год. Сейчас, спустя 12 лет и бесчисленное количество митингов, на которых я была в Москве, Берлине, Варшаве, те же лозунги, которые раньше пробуждали надежду и воодушевление, вызывают во мне безнадежность, оцепенение и грусть. Большое горе, что надежды стольких людей, которые были тогда на Болотной, так и не осуществились.
АнтонМы с другом были впереди колонны. Мне было 24, ему примерно столько же. Это была одна из первых протестных акций в нашей жизни — и самая мощная. Казалось, с такой силой уже поделать ничего нельзя, люди вокруг выглядели интеллигентными и классными.
Мы дошли до Болотной площади и увидели технику, перекрывшую путь, и вереницу силовиков — запомнилось, что они стояли в несколько рядов и в переднем ряду были совсем молодые люди. Я еще подумал, что их выставили вперед, как псов для тренировки, вроде как посвящение.
Дальше помню Навальный совсем рядом начал призывать людей садиться на асфальт. А потом начались задержания. Мы стояли, сцепившись локтями. В какой-то момент полетела брусчатка, менты начали врезаться в толпу и выхватывать кого-то, мы старались мешать, кто-то бил древками от флагов, несколько шлемов сорвали, потом эти каски плавали в канале. В какой-то момент парень, весь разгоряченный, сунул мне в руку кусок то ли брусчатки, то ли асфальта. Я занес руку, чтоб попасть по «черной икре», перерезавшей путь к Кремлю метрах в восьми от меня, но побоялся попасть по затылкам протестующих.
В конце концов мы смогли оттуда уйти. Помню, как было страшно, когда группа ОМОНовцев ворвалась в толпу и дубасила дубинками. Потом они отошли, но одного своего «забыли» — и он оказался окружен [протестующими], жалобно и истошно вопил, чтобы его «собратья» вернулись, испуганный был до смерти.
Для меня тот день был переломным. Закралось сомнение, что ничего мы не сможем сделать, однако я надеялся, что это не так.