Иван Дорн дал интервью Юрию Дудю — еще одно, предыдущее вышло в 2017 году. Тогда, восемь лет назад, многие украинцы восприняли его слова как вызов и оскорбление: в условиях конфликта в Донбассе и после аннексии Крыма Дорн говорил о близости России с Украиной. Теперь, когда этот конфликт перерос в полномасштабную войну, Дорн живет во Франции — и считает, что едва ли скоро снова станет в Украине «желанным гостем». «Медуза» публикует фрагменты интервью.

Ключевая фраза, которую я сказал, не подумав, — я назвал Россию и Украину братьями, я верил в дружбу, в оттепель между нами.
Дома пиздец мне был. Было такое, что нам приходилось убегать с концерта. Нас заявляли в списках последними, хедлайнерами. А потом звонили какие-то ребята, говорили, что вам пиздец, не выходите на сцену. Мы менялись местами с теми, кто должен был выступать перед нами, и начинали выступать. И нам звонили, говорили, что выезжают, у вас приблизительно минут 30. Мы выступаем, потом нам говорят: «Все, они подъезжают». И мы быстро говорили: «Все, спасибо всем, пока» — и убегали.
Страшноватенько было. Ощущение, что каждая собака на тебя обижена.
Самое главное, чего я не объяснил и чего я тогда не понимал до конца, — это то, что, когда ты становишься знаменитым в Украине, ты становишься представителем страны. А я был немножечко неподходящим для этой роли в рамках нынешнего контекста. Я родился в Челябинске, через два года оказался в Славутиче, который в 1991-м году стал Украиной. До этого это был так или иначе Советский Союз. А я стал украинцем.
Мои первые воспоминания связаны именно со Славутичем. Но я жил среди физиков-ядерщиков, которые приехали отовсюду. Я жил в русскоязычной среде, я учился в русскоязычной школе. Я начал учить украинский язык в пятом классе. Я не типичный парень.
Сейчас я бы по-другому говорил, потому что в тот момент этот контекст я воспринимал так — и окей, ладно, пусть он будет таким, я не хочу это исправлять, это часть моей истории в том числе. Но я бы добавил вот этот личный контекст для того, чтобы уже через эту призму все смотрели.
Я планировал выпускать новый альбом весной 2022-го года. Но не стал выпускать, потому что русскоязычный альбом был тогда не совсем актуален. Тот альбом, который я выпускаю сейчас, — это он же.
В какой-то момент я подумал о том, что я пою сейчас одно и то же, я не пою ничего нового. Новое, что-то нормальное, я сочинить не мог. Я хочу петь то, что мне сейчас очень хочется петь, то, что мне сейчас актуально петь. А что? Я понял, что это этот альбом.
Он актуален как никогда текстами, как ни странно, — он был написан до войны, а тексты как будто стали еще более актуальны. Я подумал, что, наверное, пора.
Я по себе ориентируюсь в целом. Я считываю социум, конечно, и его боль. И потом это отображаю в своей музыке. Но когда ты понимаешь, что у меня есть запрос на это, — наверняка есть у социума запрос на то, чтобы услышать это.
Я точно начал смелее говорить на украинском со своими друзьями, которые перешли полностью на украинский, потому что до этого это как-то было менее смело. Я как бы стеснялся сам себя на украинском языке. Потом перестал это делать, потому что это перестали делать все.
Но полноценно я не переходил на него. Я в семье говорил на русском. Мы иногда просто устраивали день украинского языка. Нам важно было, чтобы все наши преподаватели, которые онлайн и работают [с нашими детьми] или приходят к нам, были тоже украиноязычные.
Проблема в том, что я не совсем понятный, я не герой этого времени. Что бы я ни делал, какие бы реверансы сердечные… А я это делаю, понятное дело, не для того, чтобы меня простили или что-то, а просто потому что у меня чувство долга как гражданина или просто по-человечески — я хочу помогать. Это часть моей истории, это моя жизнь, это мои люди.
Но такой узел сложный в отношениях — он не развязывается, и со временем он только твердеет и наливается еще большей болью. Наверняка есть люди, которые нормально меня воспринимают, но то, что транслируется через медиа — я там не самый желанный гость.
Слишком многое произошло, слишком много было сказано не так, слишком много было понято не так. Я не прожил со своей страной это время, потому что я там уже три с половиной года не нахожусь. Единственное, чем я могу себя успокаивать, — это надежда и вера в то, что моя страна все-таки отстоит свою независимость и свое право существовать на этой земле как суверенное государство под названием Украина. И чтобы она была счастливой и процветала.
Я очень надеюсь, что в какой-то момент я тоже стану частью этого светлого будущего. Или, может быть, мои дети.
Я понимаю людей. Сложно себе представить, что бы я ощущал, находясь под обстрелами, видя, как умирают мои родственники, близкие люди на фронтах. Я бы ненавидел всех, кто хотя бы как-то сочувствует чему-то, что начинается на «р», потом вторая буква «у», третья «с».
А у меня тут такой букет: прекрасные отношения с Нойзом MC, с моими друзьями, которые оттуда выехали. Я сижу здесь, я говорю на русском, у меня такое прошлое. Ну то есть ты понимаешь, это все можно сразу же трактовать. Тут нет смысла в тебе что-то выискивать хорошее. Нет, ты сейчас не подходишь, ты не герой этого времени. Отойди в сторону. И я даже готов быть козлом отпущения.
Мы потом уже, когда закончится война, поговорим, попытаемся найти точки, где мы друг друга понимаем. Но сейчас вот такая ситуация, и я ни на кого не держу зла, и я желаю только сил и терпения и благодарю всех, кто сейчас отстаивает независимость страны.

Иван Дорн — русский язык, Украина, Бардаш / вДудь
вДудь